Заботясь о развитии правового регулирования геномных исследований и применении генетических технологий, российские законодатели, учитывая лучшие мировые практики, приняли Федеральный закон от 12 апреля 2010 г. № 61-ФЗ «Об обращении лекарственных средств». В частности, законодатели усовершенствовали регламенты и механизмы производства экспертиз, предусматривающие специальные экспертные структуры — советы по этике. В Законе прописан перечень основных требований к экспертам, положение о совете, порядок его деятельности, порядок организации и производства этической экспертизы. Существует также отдельный документ — Приказ Минздравсоцразвития России от 26 августа 2010 г. № 753н «Об утверждении порядка организации и проведения этической экспертизы, возможности проведения клинического исследования лекарственного препарата для медицинского применения и формы заключения совета по этике» (Зарегистрировано в Минюсте России 31 августа 2010 г. № 18303).

В другом Федеральном законе от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» появляется упоминание об этических комитетах, цель которых — обеспечить соблюдение медицинскими работниками этических норм. Опасность превращения в еще одну бюрократическую инстанцию хорошо осознается специалистами, но в реальной практике регулирования геномных исследований и применения генетических технологий эффективно противостоять ей пока не удается [1]. Хотя и позитивный опыт работы этических комитетов в современной российской медицине и науке не стоит недооценивать [2].

А. А. Мохов справедливо замечает, что в Федеральном законе от 23 августа 1996 г. № 127-ФЗ «О науке и государственной научно-технической политике» нет даже упоминания об этике в сфере научных исследований. Видимо, тогда казалось, что научное сообщество вполне справляется с подобными проблемами в рамках существующих научных традиций и исследовательских практик. Действительно, организация научной экспертизы регламентировалась всегда — существовали рецензенты, оппоненты, ученые советы, научные руководители, кафедры в вузах и отделы в научно-исследовательских институтах. Этический аспект в оценке актуальности темы или научной новизны полученных результатов если и присутствовал, то скорее при обсуждении средств, избираемых исследователем для достижения поставленных целей, чем в дискуссиях о самих целях.

Сталкивающиеся с проблемами этического характера врачи и правоведы интуитивно осознают невозможность при формулировании принципов биоэтики апеллировать к какому-то моральному учению или к какой-то этической теории. Другими словами, биоэтическое знание не является распространением общей этики в различные сферы социального опыта и соответствующих им познавательных практик, будь то политика, экономика, медицина или право. Субординационная модель позднесоветской теории познания, где знание циркулирует между философским, общенаучным и частнонаучным уровнями вначале сменяется координационной, а затем и вовсе рассыпается. Принципы биоэтики нередко трактуются юристами как результат обобщения многолетнего опыта поколений или как правовые обычаи, а не как продукт записанных на бумаге философских рассуждений или религиозных откровений [3].

Точка зрения, согласно которой биоэтика не выводится из общей этики, находит немало приверженцев и среди философов. «Вопрос о научном и практическом статусе конкретных видов прикладной этики, — пишет А. А. Гуссейнов, — не имеет на сегодняшний день однозначного решения. Очевидно, что они не являются частями, разделами этики как науки о морали, они в такой же и даже быть может в большей мере принадлежат соответствующим специальным областям знания: биомедицинская этика — биологии и медицине, этика науки — науковедению и т. д.» [4]. Вопрос о способе существования биоэтического знания отнюдь не праздный. Мораль, пришедшая на смену нравам и простому копированию поведения взрослых, с самого начала существовала в виде указаний, поучений и рассуждений. Особую роль здесь играл подкрепляемый традицией авторитет. В случае христианской этики (как, впрочем, и любой другой религиозной морали) это авторитет священного писания и священного предания, тексты и их толкования. Но со временем этических теорий стало достаточно много, а их толкования превысили все возможные границы. Вот почему уже в ХХ в. со всей остротой встал вопрос о том, как возможна этика в постметафизическую эпоху. Должна ли она, как прежде, опираться на определенную метафизику или религиозное учение? Или, как в случае биомедицинской этики, ее формируют лечебные и исследовательские практики, а для определения принципов достаточно ценностей гуманизма? Одна из наиболее актуальных проблем сегодня — организация правовой и этической экспертизы в сфере генетических исследований.

А. А. Мохов отмечает, что правовые экспертизы, независимо от того, является ли их заказчиком бизнес, органы власти и управления, органы следствия, суды и др., в последние два десятилетия весьма распространены, в то время как этическая экспертиза в области биомедицинской этики все еще недостаточно распространена и слабо кодифицирована. «Если, — замечает А. А. Мохов, — вопрос об этических экспертизах с различными вариациями (биоэтические, гуманитарные, социально-этические и др.) применительно к инновациям, здравоохранению, геномике обсуждается в профессиональных кругах, то о правовых — нет. Однако этические экспертизы не могут «поглотить» экспертизы правовые, тем более что в отдельных случаях между этическими и правовыми нормами возможен конфликт, что требует комплексного подхода в разрешении сложнейших этико-правовых и иных проблем современности» [5].

Между тем, заявленный вопрос обсуждается и в зарубежной литературе. Э. Мур и Э. Доннелли полагают, что сегодня от этических комитетов требуют выполнение двух задач: во-первых, рассмотрение исследовательских проектов на предмет соответствия действующему законодательству (code-consistency) и во-вторых, рассмотрение их же на предмет этической приемлемости (ethics-consistency) [6]. Они утверждают, что названные задачи не могут выполняться одной и той же инстанцией, потому что это разные задачи как с точки зрения практической, так и с позиции принципов их работы. Вкратце аргументация Мура и Доннелли такова: вопрос о соответствии рассматриваемых проектов законодательству возникает вследствие правовой неопределенности, причиной которой является качество самих законов, в частности, их формулировок или их отставания от запросов практики. Совсем другое дело — соответствие проекта этическим нормам, когда проводящие экспертизу должны ориентироваться на соответствие биоэтическим принципам, а не нормам права. Несмотря на то, что кодифицированное право не должно противоречить этическим нормам и принципам, на практике рождающиеся ситуации правовой неопределенности по причине неясности тех или иных формулировок закона, регулирующего сферу биомедицины, решаются средствами и методами самого права и ничем не отличаются от иных случаев решения в условиях правовой неопределенности. В то же время обращение к этическим аргументам для разрешения правовой коллизии способно разрушить право.

Точно также и этическая экспертиза, апеллирующая к законам, не будет считаться удовлетворительной. «Мышление, основанное на этической последовательности, — пишут Э. Мур и Э. Доннелли, — будет иметь тенденцию сочетать вопрос о том, какие факторы следует учитывать при рассмотрении, с вопросом о том, какие проблемы являются «этическими». Основное внимание, как правило, будет уделяться следующим вопросам: является ли законность предлагаемой деятельности этической проблемой? Является ли научное качество предложения этической проблемой? Принципиальные ответы на такие вопросы трудно дать, если только кто-то не апеллирует к какой-то спорной и разумно отвергаемой концепции этики, одновременно отвергая другие подобные концепции» [7].

Далее Э. Мур, Э. Доннелли указывают на то, что понимание этики Аристотелем или Миллем заключается в том, что последняя охватывает все нормативные и обосновывающие рассуждения в сфере практического действия. В то же время, отмечают они, Кант отделяет этику от права и наделяет сферу морали ограниченной юрисдикцией, считая ее особым, но неполным подмножеством гораздо более широкого множества нормативного.

Таким образом возникает проблема выбора между различными этическими теориями, что явно не должно входить в задачу какого бы то ни было этического комитета или наблюдательного совета. Эту мысль высказывает С. Холм, вступающий на страницах того же издания в полемику с Э. Муром и Э. Доннелли. «Комитеты по этике исследований, — замечает С. Холм, — это не философские семинары, и их работа не состоит в том, чтобы пытаться формировать исследовательские проекты таким образом, чтобы они были оптимальны с этической точки зрения. Их работа состоит в том, чтобы убедиться, что исследование этически приемлемо. Это означает, что они должны санкционировать отклонение от закона, если он приводит к результату, неприемлемому с этической точки зрения» [8].

С. Холм полагает, что ошибка Э. Мура и Э. Доннелли состоит в том, что они приписывают этическим комитетам задачу поиска идеального с моральной точки зрения пути, в то время как в действительности его функцией является определение этически неприемлемых, но все еще не запрещенных законом действий в рамках исследовательских проектов. Другими словами, этические комитеты способны влиять на право, но сами они не выступают отдельным источником права. Здесь можно прислушаться к авторитетному мнению российского специалиста по биоэтике и медицинскому праву. «Биоэтика как источник права, — пишет Н. Н. Седова, — имеет свои отличия от морали вообще и от этики в частности. Она больше нуждается в правовом оформлении своих принципов и по содержанию и механизму нормативной регуляции ближе к позитивному праву, чем другие области этики. Кроме того, биоэтика, по определению, является единством теоретической и практической составляющих, в то время как этика и мораль четко различаются как теория и практика» [9]. Более того, биоэтика может входить и в структуру, и в содержание права, причем речь здесь идет как о мягком, так и о твердом праве [10].

В контексте вышесказанного любопытна точка зрения Х. Новотны и Д. Теста, не отнесших биоэтику ни к области права, ни к области морали, не отрицая при этом ее связи ни с первой, ни со второй. Биоэтика выступает в их концепции отдельным социальным регулятором, причем регулятором «нового поколения». В своей книге упомянутые авторы рассматривают биоэтику как технологию гуманитарной стандартизации, выступающую в качестве центрального инструмента управления, способного уравновешивать «максимально возможный спектр часто взаимоисключающих интересов растущего числа акторов», управлять возникающими взаимозависимостями и формировать административно-правовую политику в данной сфере. Биоэтика рассматривается авторами как одна из трех социальных технологий гуманитарной стандартизации, необходимых для создания сложных социотехнических систем. Две другие — право (law) и руководство (governance) — не существуют отдельно друг от друга и от биоэтики, но образуют сложный социотехнический комплекс.

Х. Новотны и Д. Теста видят в биоэтике средство построения нового общества, средство перестройки его социальных институтов и ценностей. По их мнению, «цель состоит в том, чтобы создать стандарты, позволяющие изменять — перестраивать — формы жизни. Таким образом, обнаруживается более глубокая конвергенция молекулярного возраста. Человеческие технологии, достигшие определенной степени социальной зрелости, сближаются с биологией, которая открыта для постановки социальных целей, для принятия юридических и этических ограничений, учитываемых с самого начала, и включающих их в свой дизайн. Общим для обоих является то, что они представляют собой сложные системы, которые должны быть разобраны на составные части и собраны заново» [11].

Сходную точку зрения высказывают и другие авторы, отмечая редкость успешных примеров опирающихся на каноны этики и принципы биомедицины международного регулирования генетических исследований. По их мнению, апелляции к биоэтике все больше напоминают так называемое участие общественности. «Стереотип бюрократического этического соблюдения правил больше не соответствует цели в мире близнецов CRISPR, синтетических нейронов и беспилотных автомобилей. Биоэтика больше не полагается на философские предписания. Вместо этого она функционирует как приборная панель прагматических инструментов и в меньшей степени управляется экспертами» [12]. Политики, журналисты, общественные активисты все чаще выступают альтернативными экспертами по этике, оттесняя специалистов, чья причастность прежде подтверждалась соответствующими учеными степенями и научными публикациями.

Французский журналист, в ходе интервью, спросил у М. Хайдеггера, готов ли он написать «Этику», каковая, в соответствии с традицией, трактовалась бы как доктрина действия? «“Этику”? — переспросил немецкий философ. — Кто может себе это позволить сегодня и от имени какого авторитета предложить ее миру?» [13]. Разумеется, слова человека, пережившего стремительный взлет интеллектуального и духового влияния на умы современников, заигрывавшего после этого с националсоциализмом и расплатившегося за это отстранением от преподавания, могли бы быть объяснены личными обстоятельствами. Как личными обстоятельствами объясняется и смысл полемики о гуманизме, в которую Хайдеггер вступил со своим «последователем» Сартром. Прошло уже более полувека, но вопрос и сегодня состоит в том, можно ли апеллировать к этике как к источнику знания или, тем более, как к основанию для суждения. Кому принадлежит право говорить от имени и по поручению этики? Подтверждается ли это право наличием соответствующих публикаций, влиянием в научных кругах или добрым отношением широкой читающей публики? Или в ход должны пойти свидетельства об образе жизни того, кто претендует на роль эксперта — его моральный облик и профессиональная репутация должны быть безупречны? За этими вопросами незаметно на второй план отступают другие: какой именно этической доктрины должен придерживаться эксперт и какие именно ценности он должен разделять? Для ответа на этот вопрос необходимо вспомнить, что принципы биоэтических деклараций и биомедицинских конвенций, фактически положенные в основу международного биоправа, выросли и из философских семинаров, и из литературных произведений, и из иного подобного опыта, в ходе которого расширяются и уточняются представления о человеческой природе, достоинстве и правах человека.