В 1990-е и 2000-е гг. постсоветская Россия столкнулась с перманентным кризисом на территории Северо-Кавказского региона. Для ликвидации очага сепаратизма, криминала, а затем и террористической угрозы от государства потребовались экстренные меры. Неспокойная обстановка в те годы сложилась во многих национальных республиках Кавказа, но для восстановления конституционной законности и правопорядка в Чеченской Республике федеральный центр вел две тяжелые военные операции в 1994–1996 гг. и в 1999–2009 гг. Историки полагают, что ни одна из «горячих точек» СССР и постсоветского пространства рубежа 1980–1990-х гг. не потребовала от государства применения столь крупных сил и средств [1]. Их причины, ход военных действий и даже оценки в российском обществе тех лет в последние годы неоднократно становились предметом изучения отечественных исследователей, но такие важные аспекты проблемы, как участие российских военных медиков в военных операциях на Кавказе, их роль в урегулировании данного конфликта, по-прежнему сравнительно слабо изучены отечественными исследователями. Хотя бы отчасти восполнить данную лакуну призвана данная публикация. Важнейшим источником для нее выступает российская периодическая печать рубежа XX–XXI вв., включающая как профессиональные («Медицинская газета»), так и многие общественно-политические издания («Сегодня», «Огонек», «Аргументы и факты», «Независимое военное обозрение»).

Словно стремясь подчеркнуть масштаб достижений российской военной медицины в чеченских кампаниях, авторы публикаций в «Медицинской газете» регулярно приводили те или иные высокие количественные показатели работы медиков. К примеру, в разгар кровопролитных боев за Грозный в августе 1996 г. издание сообщало о том, что в аэропорт Волгограда прибыл транспортный самолет из Чечни, на борту которого размещались 80 раненых военнослужащих, которым ранее уже была оказана первичная медицинская помощь в госпиталях Ханкалы и Владикавказа. 23 из них, получившие раны брюшной полости, грудной клетки или множественные осколочные ранения мягких тканей, находились в тяжелом состоянии, поэтому в аэропорту раненых встретила 21 бригада скорой помощи. Поскольку, как утверждал корреспондент газеты А. Папырин, поток раненых немногим уступал тому, что имел место зимой 1995 г., в военном госпитале Волгоградского гарнизона вновь были заняты все 485 коек, в том числе 192 —  ранеными из Чечни [2]. Другая заметка в том же номере «Медицинской газеты» не приводила статистических данных, однако публиковала фото ИТАР-ТАСС с ранеными в Грозном военными и сообщала об их поступлении в аэропорт Беслана (Республика Северная Осетия-Алания), а оттуда —  в госпиталь Северо-Кавказского военного округа в Ростове-на-Дону [3].

Аналогичные факты мы можем обнаружить и при ознакомлении с периодической печатью рубежа 1990– 2000-х гг., повествовавшей уже о событиях второй чеченской кампании. Так, старший преподаватель кафедры военно-полевой хирургии Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова полковник медицинской службы В. Марчук вспоминал, что в период наступления федеральных войск на Грозный и боев за господствующие высоты над ним осенью–зимой 1999 г. в госпиталь ежедневно прибывали до 70 раненых бойцов, а максимальный показатель в один из дней достиг 156 человек [4]. Эти оценки в интервью «Независимому военному обозрению» (приложению к «Независимой газете» —  одному из наиболее авторитетных и влиятельных российских изданий постсоветского периода) в целом подтверждал анонимный санинструктор мотострелковой роты, по словам которого, в разгар активных боевых действий за сутки в среднем погибали 5–6 военнослужащих и 15 получали ранения [5]. При этом в 1999–2000 гг. в работе медиков наблюдался существенный прогресс по сравнению с операцией 1994– 1996 гг.: эвакуация раненых с помощью авиации была организована лучше, практически не наблюдалось проблем со снабжением армии медикаментами, а почти всем бойцам перед отправкой на Кавказ делали необходимые прививки [4]. Для перевозки наиболее тяжелых раненых в столичные госпитали федеральная группировка активно использовала санитарные самолеты Ан-72 и Ил-76, причем на борту последнего располагались реанимационная и операционная. Срок доставки таких раненых с поля боя в госпитальную палату в среднем составлял 6 ч [4].

Немаловажно, что регулярные публикации центральных СМИ об участии российского медицинского сообщества в преодолении тяжелых последствий активных военных действий на Северном Кавказе в 1990-е и в начале 2000-х гг. не были обезличенными. Напротив, немалую роль среди них играли сравнительно обширные материалы о наиболее отличившихся российских военных медиках, чьи кавказские заслуги были отмечены высокими государственными наградами. Самым известным из них стал Герой России, командир медицинской роты 27-й бригады Воздушно-десантных войск, гвардии майор медицинской службы В. А. Белов, который в составе хирургического медицинского пункта сводного полка в первом квартале 1995 г. участвовал во взятии Грозного и Аргуна. В масс-медиа середины 1990-х гг. он фактически сравнивался с фронтовыми медиками эпохи Великой Отечественной войны. Так, в одной из заметок в «Медицинской газете», вышедшей в 1996 г. в преддверии Дня Победы, сообщалось о том, что дед Белова также был военным врачом и погиб на фронте в 1941 г. [6]. Весьма примечательно, что тремя другими героями той же публикации, кроме В. А. Белова, стали медики, удостоенные Золотой Звезды Героя Советского Союза за спасение раненых красноармейцев или партизан в 1941–1945 гг.

Спустя полтора года после ввода федеральных войск в мятежную республику и начала широкомасштабных боевых действий Белов лаконично вспоминал в интервью корреспонденту «Медицинской газеты» полковнику запаса Р. Чекмареву, что при штурме чеченской столицы в начале кампании 1994–1996 гг. «дни и ночи смешались для нас. А раненые все поступали и поступали» [7]. Тогда им и его коллегами были спасены сотни раненых российских военных [6]. Напротив, взятие федеральными силами третьего по величине города Чечни Аргун 23 марта стоило сводному полку ВДВ 5 военнослужащих убитыми, а раненых в медпункт «поступило очень мало» [7]. Отметим, что названные сведения о потерях федеральной группировки вполне совпадали не только с официальными оценками армейского командования, но и с оценками тех столичных журналистов, что весьма критично относились к силовому решению чеченского кризиса [1].

В том же интервью гвардии майор Белов подчеркнул высокий профессионализм и личное мужество своих коллег В. Пугачева, В. Луконина, А. Кирха, Р. Носкова, В. Германова, А. Чаплыгина и Б. Баринова [7]. Со ссылкой на неназванных российских солдат, им приводился и конкретный пример своей работы в зоне военных действий. Зимой 1995 г. в Грозном старший лейтенант медицинской службы Е. Леоненко попал под огонь боевиков, с трудом выбрался из горящего БТРа, но упал в канализационный колодец и едва не погиб, так как чеченские сепаратисты бросили туда ручную гранату. Выйти в расположение российских войск тяжелораненый офицер-медик смог лишь через трое суток, а после оказания первичной помощи в медпункте он был направлен уже в госпиталь, где Леоненко были диагностированы «контузия, множественные осколочные ранения, термические ожоги» [7]. Его дальнейшая судьба была не известна В. А. Белову.

В не менее сложных обстоятельствах приходилось действовать российским врачам и во время второй кампании в Чечне. Военный медик-хирург, Герой России, подполковник медицинской службы И. А. Милютин, сравнивая между собой две операции на Северном Кавказе, полагал события 1999–2000 гг. более сложным испытанием в силу частых перемещений по территории мятежной республики [4]. Во время боев в Новолакском районе Дагестана в сентябре 1999 г. снайперы и минометчики противника отслеживали передвижение медицинских работников и вели по ним сильный огонь. Чтобы избежать гибели или ранения, приходилось специально подтягивать бронетехнику, что закрывало видимость снайперам и помогало вытаскивать раненых российских военнослужащих с поля боя [4]. Из воспоминаний начальника хирургического отделения Центрального военно-клинического госпиталя имени А. А. Вишневского подполковника медицинской службы А. В. Филиппова также следовало, что переезды на другое место дислокации в это время происходили примерно 1–2 раза в неделю. Каждый раз военно-полевой госпиталь развертывался с нуля, в голой степи — б ез электричества, водоснабжения и связи. Как утверждал военврач, они и его сослуживцы «все время … утопали по колено в грязи», работали и жили в палатках размером 30 на 10 метров [8].

Главным героем другого большого очерка, опубликованного на страницах «Медицинской газеты» летом 1996 г., стал начальник отделения микрохирургии 3-го Центрального клинического военного госпиталя имени А. А. Вишневского (г. Красногорск, Московская область) подполковник медицинской службы В. В. Кузин. Как утверждал автор публикации журналист А. Головенко, упомянутый хирург ежегодно проводил до 200 сложных операций, итогом которых становилось выздоровление даже безнадежных раненых. Примечательно, что свидетелем одной из них, длившейся около 8 ч, был и сам Головенко, позднее поведавший читателям о судьбах некоторых военных, ставших пациентами красногорского госпиталя. Например, 18-летний сержант Российской армии А. Семакин в бою с террористами из банды С. Радуева в дагестанском селении Первомайское (январь 1996 г.) едва не лишился правой руки после попадания очереди крупнокалиберного пулемета. Однако военврач Кузин вырезал из голени малоберцовую кость и врастил ее в плечо, чем спас конечность бойца. У ветерана афганской войны и ряда «горячих точек» Закавказья старшины разведроты Ю. Емельянова во время штурма Грозного зимой 1995 г. в результате близкого разрыва снаряда «живот … осколками был набит», однако доктор вырезал из бедра тонкую мышцу и аккуратно наложил на живот «заплатку». Более того, В. В. Кузин даже смог пересадить Емельянову палец со стопы на руку. Упоминался в статье и случай рядового И. Коломнина, который почти лишился правой ноги ниже колена в результате подрыва его БМП на радиоуправляемом фугасе близ Аргуна. Военнослужащий также избежал ампутации благодаря высочайшему профессионализму хирурга В. В. Кузина, который пересадил солдату на правую ногу малоберцовую кость с мышцей с левой ноги [9].

Центральные масс-медиа оперативно сообщали и о том, что врачи некоторых провинциальных военно-медицинских учреждений во время первой чеченской кампании 1994–1996 гг. также достигли заметных профессиональных результатов. Так, в хирургическом отделении Волгоградского военного госпиталя во время взятия Грозного зимой 1995 г. умерли только 3 раненых военнослужащих, хотя ежедневно из столицы Чечни в аэропорт Волгограда прибывали два самолета с ранеными, причем «солдаты, офицеры поступали прямо со снаряжением, автоматами, в обгоревших, грязных бушлатах» [10]. После обострения обстановки в Грозном весной 1996 г. в тот же госпиталь были доставлены еще 90 раненых и больных российских военнослужащих. Героический труд врачей не остался без внимания государства и общества. За успешную профессиональную деятельность правительственных наград были удостоены врачи А. Брызгунов и А. Азимов, а также операционные сестры И. Васильева и С. Шарай, а ведущий хирург А. Гончаров даже делился собственным опытом в докладе на заседании областного общества хирургов [10].

Пример Волгоградского военного госпиталя был далеко не единственным, приводившимся в те годы в центральных СМИ. Например, в другом номере «Медицинской газеты» упоминалось о том, что заведующий отделением травматологии стационарного военного госпиталя № 358 Приволжского военного округа (г. Самара) полковник медицинской службы М. М. Федосеев, в 1980-е гг. служивший в Афганистане, разработал и внедрил в повседневную практику несколько операций: пластику связок травматически поврежденного коленного сустава, диэлектрическую вставку в аппарат Илизарова, снижавшую сроки сращивания переломов конечностей более чем на месяц. Более того, как констатировал журналист «Медицинской газеты», в отделении травматологии Самарского госпиталя к лету 1996 г. не было зафиксировано ни одного случая летального исхода среди раненых военнослужащих [11]. Между тем за время первой чеченской кампании через Самарский госпиталь прошли 1900 раненых военных, в том числе 120 из них оказались в реанимации [12].

Помимо физического, российские военные медики стремились сберечь и душевное здоровье своих пациентов. В большой статье в «Медицинской газете» известный военный журналист полковник Б. В. Карпов рассказывал об участнике Великой Отечественной войны 1941– 1945 гг., кандидате медицинских наук, психотерапевте И. П. Перевалове из санатория ВВ МВД в Кисловодске (Ставропольский край). За полтора года активных боевых действий в Чечне он и его коллеги предоставили полный 24-дневный курс лечения более чем 400 раненым офицерам и солдатам ВВ и ещё 100 пациентам —  лечение по 12-дневной программе [13]. Для этого в распоряжении медиков на курорте имелись нарзанные ванны, зал лечебной физкультуры, кабинеты гидро-, игло- и ароматерапии, фитобар, сауна и плавательный бассейн. Однако, как подмечал автор публикации, главным показателем признания высокой эффективности лечения в санатории «Россия» были выдержки из писем самих отдыхавших российских военных. Некто Н. — в оеннослужащий ВВ МВД РФ, ранее уже проходивший службу в «горячих точках» Закавказья, —  выражал благодарность И. П. Перевалову за то, что после лечения в санатории «стал другим», то есть осознал острую необходимость продолжения жизни. В свою очередь, ветеран войны в Афганистане полковник В. писал, что после реабилитации у И. П. Перевалова «вернулся к нормальной человеческой жизни», прекратив злоупотреблять алкоголем. Следует отметить, что опыт медиков, полученный во время военных действий на Северном Кавказе, был проанализирован еще задолго до формального окончания данного вооруженного конфликта. Так, в санаториях и домах отдыха ВВ МВД России создавались реабилитационные отделения, а непосредственно в воинских частях —  внештатные военно-врачебные комиссии для направления фронтовиков на отдых, лечение и реабилитацию в санатории. При поддержке офицеров Военно-медицинского управления Главкомата И. П. Перевалов готовил памятку для участников военных конфликтов [13].

Помощь со стороны российских врачей была оказана не только раненым или заболевшим военнослужащим и представителям других силовых структур, но и гражданскому населению Чеченской республики. В упомянутом выше интервью гвардии майора В. А. Белова содержалось утверждение о том, что жители Грозного, особенно старики, женщины и дети, неоднократно становились его пациентами, либо бесплатно получая от армейских медиков нужные медикаменты, либо экстренную помощь. Военврач вспоминал, что зимой и ранней весной 1995 г. он сам и его сослуживцы нередко отдавали собственный сухой паек «людям, которые голодали, ютясь в подвалах и полуразрушенных домах» [7]. Его точку зрения разделяла корреспондент популярного в позднесоветские и постсоветские годы журнала «Огонек» Н. Прокофьева, неоднократно посещавшая Чечню в разгар боевых действий. По ее мнению, во многом благодаря стараниям российских военных медиков в республике в военные годы удалось не допустить повторения эпидемии холеры, были достигнуты успехи в борьбе с полиомиелитом, чумой, дифтерией, сибирской язвой, дизентерией и гепатитом. Стараниями заместителя председателя Государственного комитета санитарно-эпидемиологического надзора Г. Г. Онищенко в Чечне началось восстановление разрушенной за годы правления сепаратистского режима структуры СЭС [14].

Аналогичную точку зрения о взаимоотношениях медиков и мирных жителей Чечни уже незадолго до окончания боевых действий в 1996 г. высказал директор Всероссийского центра медицины катастроф «Защита» генерал-майор медицинской службы С. Ф. Гончаров. По его данным, вокруг госпиталя в поселке Старая Сунжа в пригороде Грозного в 1994–1996 гг. складывалась «очень хорошая обстановка, доброжелательная атмосфера», поскольку местное население «очень здорово» помогало врачам. Для жителей Чечни само по себе наличие медицинского учреждения было чем-то наподобие барометра. Они регулярно интересовались у медиков, не уйдет ли госпиталь, следовательно, не нужно ли покидать населенный пункт им самим. В составе бригады госпиталя «Защита» в то время работали 23 высококлассных специалиста —  нейрохирурги, травматологи, детские хирурги, анестезиологи —  из ведущих клиник Москвы [15]. Значение их помощи мирным гражданам нельзя было переоценить. Во время боев за Грозный в августе 1996 г. за помощью к ним обратились свыше 370 человек, включая 117 раненых [15]. Как сообщал профессор Гончаров, среди прочих его подчиненные оказали поддержку многочисленным женщинам, получившим проникающие ранения в грудную, брюшную и черепную полости, причем подавляющее большинство пациентов были спасены и позднее эвакуированы в госпиталя Владикавказа, Моздока и райцентра Знаменское. Российским врачам не удалось спасти только двух тяжелораненых [15].

Еще одним важным событием, в котором приняли непосредственное участие российские медики во время военных действий на Северном Кавказе, стала благотворительная социально-медицинская программа «Фронтовые дети Чечни», запущенная в 1995 г. Российским детским фондом (РДФ). Ее основной целью стала организация реабилитации и лечения детей-инвалидов в новой «горячей точке» постсоветского пространства. Более чем за год до 250 чеченских детей были направлены в медицинские учреждения соседних национальных республик Северного Кавказа (Ингушетия, Дагестан, Северная Осетия-Алания), а ещё 22 ребенка —  в больницы Москвы. Очевидно, данные показатели были каплей в море —  лишь в первые недели марта 1996 г. и только в Грозном сотрудники РДФ выявили еще более 70 детей и подростков, которые не могли быть вылечены в условиях Чечни и должны были быть срочно доставлены на реабилитацию в специальные клиники крупных городов страны. На каждого ребенка, пострадавшего в результате боевых действий, были открыты личные счета в рублях и валюте, позднее РДФ обратился с просьбой об организации помощи тяжелораненым детям к государственным и частным организациям, коммерческим структурам, банкам и обычным гражданам страны [16].

Весьма немаловажен и тот факт, что жизненный уровень большинства российских военных врачей в те годы был достаточно низок: в середине 1990-х гг. 20 из 35 сотрудников упомянутого выше Волгоградского госпиталя не имели своего жилья, им остро не хватало нового хирургического оборудования [10]. Врачи из Санкт-Петербурга в разгар второй чеченской кампании тоже признавали факт отсутствия у них дорогостоящих противошоковых костюмов или вакуумных носилок, распространенных за рубежом [4]. При этом отметим, что, несмотря на трудное социально-экономическое положение и перманентную политическую нестабильность в России тех лет, тот же Волгоградский госпиталь в целом не был обделен вниманием и заботой властей и общественности. Помощь ему оказывали городская и областная администрации, выделившие две автомашины и транспорт для доставки раненых военных от самолета до госпиталя, а также местная общественность. Многие промышленные предприятия Волгограда снабжали медицинское учреждение собственной продукцией, а обычные граждане регулярно навещали раненых бойцов, приносили им в палату фрукты или демонстрировали уважение к ним иными способами [10].

Итоги деятельности российских врачей на Северном Кавказе на рубеже XX–XXI вв. могут быть подведены следующими фразами о хирургах из Санкт-Петербурга: «эти люди могут разобрать человека на части и собрать заново» или «мы боремся за каждый сантиметр конечности» [4]. Эти слова подтверждаются официальной статистикой, согласно которой летальность в лечебных учреждениях во время крупнейших военных кампаний XX в. неуклонно сокращалась: за годы Великой Отечественной войны она составляла 5,5%, во время войны в Афганистане —  4%, а во время обеих чеченских кампаний —  1,2% и 1% соответственно [4]. Как видим, именно боевые действия стали наиболее успешными для нашей страны с точки зрения спасения человеческих жизней. Именно российские медики способствовали восстановлению системы здравоохранения мятежной республики и в целом давали высокий пример гуманизма и сострадания к людям —  не случайно госпитали различных центральных министерств и ведомств называли «островками милосердия». Во многом из-за их самоотверженного труда и мужества России удалось достигнуть урегулирования чеченского кризиса и ближе к исходу второго десятилетия XXI в. установить спокойствие, конституционный порядок и законность на Северном Кавказе.